Ираклий устроился у стола. Кашлянул, напоминая о себе.

– А! Ну да! – Петр Павлович принялся неловко выкладывать на стол коробки со слайдами. – Кто-нибудь, выключите свет.

К выключателю, как всегда, метнулся Волков. Петр Павлович перебирал слайды. Они проскакивали мимо его длинных худых пальцев. Какое-то время он на них смотрел, потом перестал смотреть, а уставился на Еву, но слайды продолжали сыпаться.

– Ты же Ева? Да?

Вопрос заставил поспешно спрятать очки в сумку, а руки под парту.

– Привет… – Он щелкнул пальцами, вспоминая. – Да, Ева! Как дела? Больше не плачешь?

Ева дернула плечом. Когда это она плакала?

– Тогда иди сюда.

По пути к доске она чувствовала, как двадцать пар глаз прожигают ей спину. Особенно старались девчонки. Они метали в Еву двойные заряды.

– Вызывай мне по одному, – попросил Петр Павлович, показывая на журнал, и отвернулся к экрану. – А выходящий, – объяснял он уже греческой вазе на экране, – будет нам рассказывать, кто изображен на картинках.

– Люди! – выкрикнул всегда торопящийся Волков.

– Хорошо! Предположите, что эти люди делают. Куда идут, зачем. Если танцуют, то что за праздник.

– Это у них дискотека, – фыркнул Волков.

– Приветствуются некоторые знания по истории Древнего мира, – проигнорировал замечание крикуна Петр Павлович. – Ева, может быть, ты первая? Смотри, перед тобой амфора-билингва вазописца Андокида. Прошу!

На темно-коричневой вазе с тонкой ножкой на круглой подставке, с широко распахнутым горлышком и двумя большими ручками шла светло-коричневая полоса рисунка. На изгибе бока рисунок бликовал, поэтому не так хорошо можно было рассмотреть, что делают мужчина и женщина. Женщина стояла, в руке у нее был длинный посох с закругленным концом. На голове шлем. Мужчина с бородой и кудрявыми волосами лежал перед женщиной на широкой лавке и улыбался. В руке он держал маленькую вазу со смешными закрученными и поднятыми вверх, как ушки зайца, ручками.

– Пришли гости, – пробормотала Ева. – Он сидит, ждет их. Сейчас она подойдет поближе, и он огреет ее этим горшком по голове.

– Интересная версия, – сквозь смех класса произнес Петр Павлович. – Видимо, у тебя в жизни недавно произошла ссора, ты везде видишь драки. На самом деле на вазе изображены брат и сестра.

– Значит, точно огреет, – прокричал Волков.

– Афина и Геракл, – теперь и Петр Павлович улыбнулся. – Они родственники по отцу Зевсу, были в неплохих отношениях. Она покровительствовала брату, рожденному от земной женщины. Он не был богом, всего лишь героем. В одном из подвигов Геракл добыл из садов титана Атласа, который до сих пор держит на плечах небесный свод, три волшебных золотых яблока и подарил их сестре.

Ева вздохнула. Пускай будут яблоки. Пускай сестре. Не бог, а всего лишь герой – звучало забавно. Надо было Ра сказать. Она скосила глаза и заметила, как Ираклий поставил напротив ее фамилии в журнале пятерку.

– Вызывай вон того громкого, сейчас для него картинку найдем, – попросил Петр Павлович, отвлекаясь на слайды.

– Волков, – крикнула Ева и покраснела. Че смотрела на нее с явным удивлением и злостью, что ли. Нехороший был у нее взгляд. Нехороший.

– Ты с ним знакома? – зашипела Че, как только Ева добралась до своего места.

– Как и ты, – прошипела в ответ Ева, отбирая свой телефон.

– Меня он по имени не называет!

– Попроси, назовет.

– Ага, и так, чтобы через неделю помнил.

– А ты пройдись как-нибудь вечером по улице за роддомом, тебя тоже будут потом по имени называть.

– В смысле? – Че уже успела себе что-то напридумывать: села ровно, в голосе появился металл. – Что у нас за роддомом?

– С одной стороны больница и морг, а с другой педколледж.

– Как удобно! Все рядышком, – ехидно заметила Вика. – И что из этого? Из роддома трупы младенцев тайно переправляют в морг? Я поняла! Это делает Петруша, а ты помогаешь! Вот зачем очки.

Ева терпеливо выслушала.

– Он учится в педколледже и по вечерам тусит рядом с друзьями. Я его уже несколько раз там встречала.

– Встречала? – закивала Че, хитрым глазом поглядывая на практиканта.

– Случайно, – отмахнулась Ева. – Я шла, они стояли. Мы перекинулись парой слов.

– И часто ты так словами с незнакомыми парнями на улице перекидываешься?

Ева вытянула из сумки очки, надела, поправила резинку на затылке.

– Только я не поняла, где у нас этот педколледж находится, – пробормотала Че. Она уже наверняка придумала, как воспользоваться полученной информацией.

На улицу после занятий Ева тоже вышла в летных очках. С ними было спокойней. На щелчки по стеклам, попытки сдернуть их или глупые комментарии она уже не обращала внимания.

В школьном дворе тоже стоял человек в очках. Только они были не летные, а футуристические. Круглые железные окуляры с высокой оправой, правый глаз больше левого и длиннее. Над левым окуляром торчала маленькая антеннка. Черные вихры прикрывали фурнитуру. Человек что-то искал в своем телефоне. У его ног пристроилась знакомая большая коробка. Сигнал мобильного заставил вздрогнуть. Это была незнакомая музыка, но звучала она из ее сумки. И телефон, который она достала, был ее. Вот только рингтон… Не было у нее такой музыки. Что за чертовщина?

– Алло! – услышала Ева и в трубку, и от стоящего парня в очках. – Ты где?

– На тебя смотрю, – буркнула Ева, глядя на Ра.

– Как это?

Они глядели друг на друга сквозь очки. Ра не узнавал. Ева махнула ему рукой.

– О! Тебе страшно не хватает цилиндра! – обрадовался Ра. – Представляешь, я твою вазу утащил. Пушкин хотел себе забрать, но я не дал.

– Лучше бы отдал. Куда мне такая дура?

– Тебе же подарили, – мгновенно скис Ра. – А ты, я смотрю, в очках.

– Ты тоже.

– Прикинь! – египетское божество вновь стало набирать обороты веселости. – Мы вчера в кружке сделали. У нас парень всяких запчастей наприносил, и мы наклепали разного. – Он сдернул тугую обмотку с головы. – Я себе очки сделал. Стив напаял целую гитару. Пушкин хотел еще один огнемет сделать, но ему деталей не хватило. А тебе я смотри что сделал. У меня старые часы завалялись, а фурнитура у нас уже давно была.

Это был жук. Лапки, мордочка, хитиновые надкрыльники, крылышки и круглое брюшко из механизма ручных часов. Передние лапки были соединены в кольцо, сквозь него продета грубая цепочка. Цепочка с подвеской. Очень подойдет к ее новой кофточке, синенькой…

– Здорово, правда? Чистый стимпанк!

– Но ведь стимпанк это не антураж…

– Это Гришка занудствует. Антураж создает настроение. Давай я тебе коробку дотащу до дома.

Ева не могла взгляд оторвать от подвески. Жук. Круглое брюшко. На обороте шестеренки с торчащими выступами, как будто дыхальце у настоящего жука.

– Это круто! – пробормотала Ева, стаскивая очки. – А как ты меня нашел?

– Я бы вчера пришел, но Пушкин не помнит твоего адреса, а Тоха уверяет, что никогда его не знал. Это я потом догадался взять у Стива номер мобильного. Он же мне сказал, где Тоха раньше учился, вот я и пришел. А из-за чего вы с Тохой поссорились?

– Из-за принципа неопределенности Гейзера.

– Кого?

– Ну, тот, который… формула… поделенная пополам… больше или равно.

– Гейзенберга! А при чем тут он?

– Поэтому и поссорились, что ни при чем.

– Ну, ладно, – ничего не понял Ра. – Пошли к тебе, пока Пушкин вазу не отнял. Очень он переживал, что ему ничего не досталось. Все кричал, что отец у Антона богач. Мог и пример подарить, и что-нибудь более существенное.

– Значит, не мог.

– Не знаю. Я этого отца второй раз в жизни видел. Странный он какой-то.

– Весь в сына.

Ра кивнул и загрустил.

Из сумки вновь раздалась незнакомая мелодия.

– Что за…? – выругалась Ева.

– Что там? – Ра заглянул ей через плечо. – О! Пушкин! Будет вазу клянчить – не давай. Лучше нам отдай. Мы ее разобьем, а осколки…

– Музыка.

– Что музыка?